Притча о жизни души
на Ладони у Бога
В монастыре одном жил старец. Звали старца Зосима. И была народная молва о том, что тáк чист сей старец душой, что наделён он от Бога милостью чудеса различные совершать. Говорили, что и чудесные исцеления по слову его происходят, и судьбы людей меняются, и души преображаются! И много народу приходило к старцу с просьбами…
* * *
В небольшой уездный город, где расположен был тот монастырь, по обычной для России разбитой и пыльной дороге вошёл человек.
Он был не молод уже, но и не стар. Телом он был крепок, роста существенно выше среднего. Сила, видно, в теле была недюжинная. А в душе — непокой и надлом были, ощутимые для взгляда внимательного.
При дороге нищий сидел на куче лохмотьев грязных и у входящих просил милостыню.
Человек спросил этого нищего, где бы комнату снять или двор постоялый найти? И рубль ему дал — деньги по тем временам большие.
Нищий, как рубль увидел, — вдруг переменился! Словно что-то в нём на мгновенье проснулось от удивления! И сказал:
— Ты к тётке Аксинье лучше ступай, у неё — добрее будет! На постоялом дворе — драки там пьяные, шум… А у неё — часто те, кто к старцу Зосиме приезжают, останавливаются. Аксинья — она добрая! Когда не пьян бываю, супу у неё спрошу — так нальёт! Суп — вкусный у неё, хоть и постный всегда…
— Подожди, к какому такому старцу? Я — не к старцу вовсе… Впрочем — всё одно! А как к твоей Аксинье пройти? Да по батюшке её как величать?
— Аксинья Димитровна. Скажи, что Никодим к ней послал!
На этом мысли нищего переключились на рубль и водку с существенной закуской…
* * *
Путник подошёл к дому Аксиньи. Постучал.
Открыла чуть полноватая средних лет женщина. Лицо её спокойной добротой освещено изнутри было. Смотрела она ласково, будто давнего знакомого, которого ждала, повстречала.
— Нельзя ли у Вас, Аксинья Дмитриевна, комнату снять? Сказали мне, что у Вас комнаты сдаются…
— Отчего же нельзя? Хорошему человеку — всегда рада!
— С чего ж Вы думаете, Аксинья Дмитриевна, что я — человек хороший? Я, может, вовсе наоборот, — с некоторым сарказмом и глубокой горечью произнёс путник.
— Ну коли не очень хороший, то скажи хоть, как звать тебя? — не испугавшись, мягко перевела разговор на шутливый тон хозяйка.
— Зови Николаем.
Путник по имени Николай осмотрел уютную чистую и просто обставленную комнату. Он заплатил за жильё за неделю вперёд, дав денег вдвое больше, чем сумма, которую ему назвала хозяйка.
Он хотел уже удалиться в свою комнату, но Аксинья осторожно произнесла:
— Вы к старцу Зосиме в первый же день не ходите! Помыслите в покое, как и что? У реки погуляйте. Чтобы его слова слышать — нужно успокоиться душевно хоть немного.
— Да что это у вас тут за старец такой? Я не к нему вовсе… Я по монастырям не хожу! Не помогает Бог людям! Вон — что вокруг творится!… Да что там!…
В этот момент разговор прервался: в дверь постучали, Аксинья отворила.
* * *
Вошла бледная усталая женщина с ребёнком на руках. Ребёнок был уже не мал и, видимо, тяжело болен. Это был худенький мальчик лет примерно пяти или шести. Ребёнок был в сознании, но как бы не полностью, словно способность жить в этом теле уже наполовину покинула его.
Женщина держала его на руках из последних сил.
— Вы что ж стоите?! — обратилась к Николаю за помощью Аксинья. — Подержите дитя!
Когда Николай брал мальчика на руки, тот слабо застонал и чуть приоткрыл глаза. Николай очень осторожно и бережно отнёс мальчика в комнату — рядом с той, в которой он расположился.
… Засыпая, Николай слышал сквозь сон мягкий грудной голос Аксиньи и сдавленные рыдания женщины.
— Поможет старец Зосима! — успокаивала Аксинья. — Ты не сомневайся! Утром и пойдёте! Не беда, что нет денег! Не берёт он деньги вовсе! Кто хочет, тот потом на больницу или на монастырь жертвует. И у меня — тáк поживёте. Тут у меня — постоялец щедрый! Так — всё одно к одному славно и сложится!
* * *
Наутро Николай проснулся от приглушённых голосов и сборов за стеной.
«Да… Присоветовал Никодим мне “тихое местечко”!» — подумал он.
Но раздражения почему-то не было. А было тепло на сердце, как в далёком детстве, когда сквозь сон слышал мамин голос…
За окном ещё не рассвело.
Аксинья постучала:
— Вы уж простите, Николай, не спросила вчера, как Вас по отчеству. Ребёнок хворый, не может сам идти, а гостья наша совсем из сил выбилась! Вы бы их проводили до старца?
Николай согласился, не колеблясь. Сейчас это отвлечение от угнетавших его мыслей казалось ему неожиданным и радостным. А старец Зосима со вчерашнего дня всё более и более привлекал его любопытство.
Помогать же людям Николай всегда стремился. В этом — он смысл всей жизни своей видел. И в этом же — и величайшее разочарование в достижении целей намеченных по преобразованию жизни людской получил…
* * *
На улице было прохладно.
Николай нёс ребёнка на руках. Женщина, запыхавшись от скорого шага, рассказывала как случилось, что её сынок Илюшенька повредил ножку.
— Может, мы бы в больницу лучше пошли? — спросил Николай. — Врач бы посмотрел да вылечил! Здесь, говорят, больница есть хорошая.
— Да были мы у лекарей разных… Денег сколько ушло — а не помогли… Говорят, ампутация нужна, да и то поздно может быть уже… А старец — он чудеса от Бога творит! Он — непременно вылечит!
Потом женщина начала подробно рассказывать об их жизни и бедах…
Николай бережно нёс ребёнка и почти не слушал… Он держал хрупкое тельце, в котором едва теплилась жизнь, и думал: «Вот — ребёнок, который, скорее всего, вот-вот умрёт… Или останется калекой на всю жизнь… Так что смерть ему, может быть, и лучше даже… Отчего так? За что? Почему ничего не изменить в этой страшной и бессмысленной жизни человеческой?!… Вот я сам — взрослый и сильный человек, который не видит ни малейшего смысла в продолжении этого существования, — буду жить…, а этот мальчик — умрёт… Если бы можно было: вот так просто взять и отдать свою жизнь, свою силу ему — чтобы он жил и был здоров?… Но это — невозможно… Ну и где же ты, “Всесильный Бог”? Почему такое допускаешь?!…»
Они подошли к монастырю.
Монахи не хотели их пускать:
— Завтра приходите! Тогда старец просящих выслушивать будет. Сегодня — никак нельзя!
Но Николай уверенно прошёл мимо, словно это не его пытались остановить. Он твёрдо решил, что сегодня же, после «аудиенции у святого старца», он уговорит мать — и отнесёт ребёнка в больницу. Может быть, ещё не поздно будет…
* * *
Николай быстро прошёл сквозь монастырский сад к келье старца. Дорожка к келье была явно отличима. Она была утоптана множеством приходящих к старцу просителей и выделялась среди всех других мощёных камнем монастырских проходов.
Николай с ребёнком на руках решительно вошёл в келью. Мать мальчика — за ним.
Старец Зосима был совсем не старым и дряхлым, каким воображал его себе Николай.
Это был стройный и наполненный неким особенным покоем человек. Только его волосы и борода, обрамлявшие лицо, были абсолютно белыми. А глаза…
Николай всего лишь на мгновенье встретился с ним взглядом — и понял, что таких глаз он никогда прежде не видел… Они излучали тёплый, ровный и спокойный Свет и какие-то особенные уверенность и силу, покой и ласку.
Мать мальчика, опустившись на колени, начала свой рассказ о несчастье с сыночком. Она причитала и просила исцелить мальчика…
Старец прервал её:
— Александрой тебя зовут? Ступай в часовню и молись, милая!
Та смолкла, удивлённая, и с поклоном покорно вышла.
Николай положил ребёнка на широкую лавку у стены, и, не перекрестившись, а лишь слегка поклонившись, хотел выйти…
— Помоги мне, Николай! — услышал он слова старца. — Ты ведь вправду хочешь, чтобы Илюша поправился?
— Да, — ответил Николай, не успевая удивляться происходящему. Он вспомнил то, о чём думал по дороге, неся мальчика…
— Подойди сюда.
Старец положил руки Николая на тело мальчика: одну — на грудь, другую — на больную ногу. Свои руки он не отвёл…
… А то, что потом было, Николай не мог осмыслить ещё долго…
Он сам и всё вокруг погрузились в Свет. Это был чистый бело-золотистый Свет, подобный утреннему солнечному… Николай видел, как мягко движутся потоки этого Света… Потом он словно отключился, будто бы заснул…
* * *
Когда же Николай очнулся, то сидел он в углу кельи, а старец Зосима беседовал с матерью мальчика. Самого мальчика в келье не было…
— Вдовая, говоришь?… — спрашивал старец.
— Да, вдовая, одна пятый год мыкаюсь… Всю жизнь за тебя теперь молиться буду! И Илюшеньку научу за тебя, спасителя нашего, молиться!…
— Вот удумала!… Не я, Бог исцелил!
— Богу буду молиться!… Бога буду благодарить!
— Это хорошо — благодарить!… Я вот научу тебя, как первую твою благодарность содеять. Вот тебе от меня записочка. Пойдёшь в больницу к доктору Фёдору Пантелеймонычу, скажешь, что я велел тебе месяца три или четыре поработать сиделкой с больными тяжёлыми. Он тебе за то зарплату положит. Будет вам на что с Илюшей домой ехать.
— Спасибо, тебе!…
— Погоди, дослушай, неугомонная! Есть там человек один, Григорием зовут. Операцию ему сложную сделали. Жизнь телу его спасли, но без ноги он теперь. А калекой он быть не хочет. Уже один раз пытался жизни себя лишить… Вот, если сумеешь душу ту излечить, — то это первая твоя благодарность Богу и будет! А сын твой — тебе поможет. Бывает, что, когда больные деток видят, то надежда на жизнь светлую — к ним возвращается…
Теперь ступайте!…
Илюшенька, иди сюда! — позвал старец Зосима.
… То, что увидел Николай, поразило его превыше всего: в келью из монастырского сада ещё немножко неловко, но… вбежал, а не вошёл исцелённый мальчик, преобразившийся невероятным образом!
Ребёнок не просто мог теперь ходить! Он словно очнулся от смерти — и явилась в нём жизнь подлинная — ясная, солнечная! Такое редко увидишь среди обычных здоровых людей… Словно радостью и светом изнутри светилось всё теперь в Илюше! Словно тот лучистый дивный Свет, который видел Николай во время исцеления, был теперь и в теле мальчика!
— Мама, мама, я здоров совсем! И нога не болит больше! Я даже бегать могу!
Они оба с благодарностью поклонились старцу и пошли…
* * *
А старец Зосима стоял на пороге кельи и смотрел им в след.
Он смотрел в их будущее — с лаской и Силой Божией. … Видел он человека по имени Григорий, молча лежащего на своей постели… с невидящим взором боли и отчаянья… И видел шепчущую ему слова ласковые Александру, мать Илюшину… И видел, как вбежал в палату больничную, ища мать, маленький Илья… И — как вспыхнуло любовью детское сердце, когда мечта его главная былью стала:
— Мамонька, мамонька! Ты папу нашего нашла! — в радости молвил Илюша и со словами такими обнял Григория… И Григорий со слезами на глазах обнял мальчика… И вернулись любовь и надежда в душу — и душу уврачевали…
И видел старец Зосима троих счастливых людей, уходящих из больницы исцелёнными, хоть мужчина и на костылях шёл. И видел тех, кто им вслед из окон смотрели и счастья желали!
— Сбудется, Господи! По Воле Твоей — всё да будет!… Сердца, любовью наполненные, — Волю Твою сотворят!… — шептал старец Зосима.
* * *
Николай и старец остались в келье одни.
— И часто ты чудеса такие творишь? — удивлённый, не осмысливший ещё всё произошедшее, спросил Николай.
— Такое очень редко бывает… Но то — ведь не только я, но и ты, с Божией Волей сливаясь, Илюшу исцеляли! Видно, и для тебя то нужно было, чтобы полнота Силы Божией явлена пред тобой была!
Ступай теперь! Подумай, о чём спросить хочешь, отчего смысла в жизни своей не видишь… О сокровенном самом, чего сделать хочешь, — подумай — и приходи тогда! Завтра приходи, если захочешь, поговорим! Сможешь ты то совершать, что для людей мечтал сделать! Сможешь — но не сам, а с Божией Силой соединяясь!
Ступай теперь, устал я… — тихо произнёс старец Зосима…
* * *
Николай, возвращаясь от старца, думал о произошедшем.
Всё теперь изменилось каким-то невероятным образом… Смерть о которой он думал, как о выходе из тупика, из бессмысленности и безнадёжности в жизни, вдруг отступила и — открывался неведомый прежде простор…
И теперь он должен понять и сформулировать для самого себя: как же жить дальше?…
Неверие в бытие Бога, которое за непростую его, Николая, жизнь утвердилось в нём, столь, казалось бы, просто, разрушил старец…
Но вера не вошла на освободившееся место, ибо искал Николай не веру, а чёткость понимания и полноту знания.
Все вопросы, мучившие его за всё время его духовных исканий, вновь всколыхнулись в нём.
Это были те вопросы, что отверг он, как заведомо не имеющие ответов. Отверг — вместе с верой в бытие Бога.
Он сáм тогда решил искать пути, чтобы помочь людям стать счастливыми… И много начинаний его потерпели полное поражение… И многие друзья его предали… И многие идеи его светлые — были извращены его бывшими товарищами и обращены во зло…
И принесла эта вся его деятельность многим людям добро, но многим — печали и разрушения…
… Мысли Николая вернулись к чуду исцеления и к тому Свету, который он сам видел: «Значит, есть, всё-таки, Сила, Которая может менять судьбы человеческие? Это — и есть Бог?».
Он понял, что завтра вновь должен пойти к старцу.
* * *
Николай шёл к монастырю, а сомнения и мысли всё ещё угнетали его: «На что я надеюсь? Что изменилось вчера, когда увидел я Свет Лучезарный, соединившись с которым старец исцелил мальчика?… Что я — исповедаться хочу, душу излить? Или “веру Христову” обрести что ли хочу? Или вопросы свои задать? Или, может, найти понимание смысла жизни моей? Впрочем,… может быть, и в самом деле, знает этот старец ту Истину, ради которой жить на Земле стόит, и ведает — как?»
Уже подходя к монастырю, Николай услышал разговор матери и дочери, возвращавшихся от старца.
Мать была весьма упитанной, крупного телосложения женщиной, явно не малого достатка.
Она возмущённо кричала:
— И не совестно ему людей исцелениями соблазнять, чудесами приманивать?! Сам ведь — не может ничего! Кругом — один обман!
— Да будет Вам, мама! — пыталась успокоить её дочь. Она придерживала больную, плохо двигающуюся левую руку, здоровой правой рукой, и продолжала:
— Говорила ж я Вам, матушка, что ерунда всё это, сказки для дураков и детей несмышлёных! А Вы мне не верили!
Но мать всё не могла успокоиться, и продолжала, захлёбываясь от возбуждения:
— Надо ж удумать такое! Каждое утро тесто больной-то ручкой вымесить, испечь хлебы и нищим раздать! И так — три года! Святой выискался! Жулик из жуликов! А к нему — вон дураки за советом тащатся!
— Ну, будет Вам, мама, будет!… — урезонивала дочь.
… Николай слышал удаляющиеся голоса…
Потом он долго сидел среди людей, ожидавших беседы со старцем, разглядывал лица выходивших…
… Когда все разошлись, он вошёл в келью.
А старец Зосима будто бы ждал его. Обрадовался так, будто сáмого близкого человека встретил, словно сын к нему пришёл, а не случайный путник, в Бога полжизни не веровавший.
* * *
— Пришёл всё-таки?
— Пришёл…
— А для чего пришёл?
— Сам ещё не знаю, может, просто поговорить нужно… Может, пойму, кáк ты живёшь и зачем… Зачем чудеса творишь?
— Не я чудеса творю: Бог дела вершит! Хотя и человек сам — тоже вершит…
— А девицу с рукой больной — не получилось сегодня исцелить?
— Не получилось, — с лёгкой печалью сказал старец Зосима.
— А если бы послушалась и три года тесто месила — исцелилась бы?
— Смотря, как исполняла бы… Если бы проснулось сердечко духовное, когда деткам голодным хлебы раздавала, если бы о том, как горю людскому помочь, думала, когда тесто месила, а не о том, как больную руку поправить, — то выздоровела бы! Руки, добро дающие и благо делающие, — завсегда здоровыми становятся!
— А я вот — и руками своими, и мыслями своими, и всеми делами своими — всю жизнь пытался добро делать и до того дотрудился, что даже думать стал: не лучше ли жизни себя вовсе лишить, чем понимать бессилие изменить что-либо в ней к лучшему…
Вот мальчик, тобой исцелённый, думаешь, будет счастливым?
Или так же, как все — подрастёт и во грехах и пороках завершит свой земной путь? Для чего же тогда ты исцелил его?
— Для будущего его исцелил, для любви! А то, как и каким он в то будущее войдёт, — то от многого зависит…
Вот ты, маленький когда был, Бога любил сильно… И юношей — тоже сердце чистое имел!
— Да, любил и верил… Верил — да изверился!… Давно это было. Горячо верил и молился горячо… Да только не исполнял Бог просьбы мои…
А потом увидел я беды людские и страдания — и решил, что не мог Бог добрый, всемогущий и милостивый — такой ад для детей СЫвоих на Земле устроить! И решил: то, что в силах моих, — я сам для людей сделаю… Да вот не вышло то, что задумывал…
— Вижу многое — из того, что с тобой было… Ты прежде жил, словно на лодке по реке против течения грёб. Ты всё трудился да ждал, что приплывёшь к океану великому, а приплыл лишь к малому родничку, с которого река начинается… Но трудился ты не зря: возросла твоя сила! И умений прибавилось, познал многое! И можешь ты теперь лодку направить в нужном направлении. И вся мощь реки будет в помощь силе твоей. Хочешь ли того?
— Не знаю пока, чего хочу… Оттого видно и к тебе пришёл… Ты меня от неверия и бессмысленной пустоты в душе исцелить сможешь?
— Так уже исцелил тебя Бог от неверия твоего! Кабы не исцелил — не пришёл бы ты вновь сюда!
А вот тому, как любовь к Господу обрести и тишину сердечную познать, — тому могу научить тебя, если сам захочешь.
— Объясни же мне тогда прежде всего: зачем я вернулся?
— Чтобы научиться дело Божие вместе с Богом осмысленно совершать, а не поступать, как самому на ум взбредёт!
— Ещё скажи мне: сам-то ты — во что веруешь?
— Верую во Единого Бога-Отца Вседержителя, Творца всего — и видимого, и невидимого… И хоть слова тебе обычные молитвенные произношу, но Бога я всей душой, всем сердцем всегда чувствую, ощущаю. И Присутствие Его мне столь же явственно, как твоё здесь… Только не всех могу научить тому же…
— Ты что, видишь Его?
— И вижу и слышу…
— А я вот не вижу, и не верю тебе… почти…
— А ты видишь сейчас дом Аксиньи, в котором комнату снял?
— Не вижу…
— Так стало быть, нет этого дома вовсе?…
— Есть…
— Вот не видишь сейчас, но говоришь: есть…
Вот так же и Бога не видишь, любовь Его не ощущаешь… Хотя Он есть.
Иисус, когда меж людьми жил вроде бы как человек обыкновенный, — Он с Отцом Небесным всегда говорить мог, Силу Великую, от Отца исходящую, всегда мог ощущать. И многое тогда совершил Он, чтобы показать, как жить человек может на Земле. И главное нам заповедовал, чтобы и мы стали такими, как Он: «Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный!» А многие ли пытаются?
Пока человек в унынии, неверии, отчаянии и гневе содержит себя-душу — Бог бессилен помочь ему, ибо по незнанию и неверию отвергает человек Любовь Божию Всемогущую, Помощь и Заботу Его Нежную!
Что же может человек в мире сем изменить? С чего мог бы начать?
Прежде всего — себя самого может выправить: душу очистить, сердце духовное любовью наполнить, жить не по хотениям своим, а по Божией Воле. Вот тогда только — сможет такой человек и ближним своим помогать!
Сделать это — каждый человек может, ибо возможность такая ему Богом дана.
И возносится тогда душа, озарённая любовью сердечной, к иной жизни, хотя и тело имеет. Тело остаётся тем же, руки — те же, но душа преображённая — словно в ином мире — райском — теперь обитает! Живёт она — любовью наполненная, с Богом обо всём совет имеющая! Всё вроде бы то же вокруг — а жизнь человека иной становится!
Ты вот теперь все мысли твои горячие, сомнения тяжкие в речах неудержимых, в спорах — мне на исповеди выплеснуть думал? Думал — от этого полегчает?
Но нет покоя у тебя в душе оттого, что тишины сердечной ты не познал!
Ещё скажу: всё, что ты мне исповедовать хотел, ведь уже знал и знает Бог о тебе!
Знает Он — и прошлое твоё, и мысль каждую!
Каждый человек всегда — как на Ладони у Бога! Но только, лишь когда человек об этом узнаёт, — великая польза ему от этого может настать! Ибо, если знает человек, что видны Богу все его мысли, даже самые сокровенные, и что ведомы Богу все дела его и то даже, что к делам тем человека побудило, — тогда внимательнее будет человек жизнь свою строить!…
Говорят, что страх Божий должен быть у человека, чтобы он не грешил. А я вот — так не думаю. Когда из-за страха — человек добро выбирает, а не зло, — то видит Бог, что не любовь в душе той, но страх… И не идёт то душе в зачёт…
Чистота души пред Богом соблюдаться должна не оттого, что наказание может последовать за грешные дела и мысли! Не в тайне ведь от Бога помыслы наши! И не спрятать нам наши дела от Его взгляда всевидящего!
Но, если видит Бог несовершенства мои, — то стыдно мне должно стать за то. А жить в стыде и сраме — душе непотребно…
Если же понял человек, что помыслил дурно, что поступил неверно и ему за то пред Богом совестно, — то другой раз постарается он не грешить!
Важно также — не позволить лжи в себе возникнуть — той лжи внутренней, что самому человеку закрывает глаза на пороки его… Это — та ложь, когда человек, чтобы голос совести тихий не слышен был, начинает сам себе оправдания вымысливать, к примеру — не себя, но других во всём обвинять!
Но если же захочет человек искренне себя — как душу — исправить, то это — праздник у Бога! Бог тому человеку помогать в исправлении души начинает, работу совместную они тогда ведут.
Пока же человеку не ведомо, что Бог его зрит непрерывно, — ему вроде как равны злое и доброе, что ему на выбор предложено… Так и живёт медленно такая душа, будто спит вовсе или слепа да глуха… И не много пользы от жизни такой…
— Скажи, старец, а ты сам — зачем живёшь? Ведь живёшь — будто не видишь зла, лжи, преступлений? Как прощать можешь мерзость, что вокруг творится?
— Не на все твои вопросы я смогу ответ дать… Ты вот упрёки людям, что именуют себя служителями Божиими, мыслишь. Ты о происходящем в религиях различных, сокрушающем все их устои, слова говорить мне хочешь — и это называешь неверием своим. Но ведь так же и Иисус о вере книжников и фарисеев говорил. Не ново то, что ты мыслишь! Не исчезли и по сию пору “книжники и фарисеи”!…
Вот смотри: криво стенка в келье сей сложена, даже трещина по стене пошла. Может — каменщик неумелый был. Может — время неумолимо разрушает возводимые людьми строения материальные… Сколько церквей для верований разных возведено было людьми — не счесть! Многие разрушены давно, других черёд впереди…
Нерушим же только тот храм, что в сердце своём духовном человек воздвиг! Здесь — тот престол Господа, пред которым полагает человек жертвы свои настоящие: пороки, от которых отрёкся, — чтобы не грешить больше! И пороки те — гордыня, зависть, гнев, осуждение, лень, злоба, раздражение, уныние, страх, любовь к себе и невнимание ко другим… И другое многое дурное…
Сердце духовное есть тот алтарь, на котором возжигается светильник любви неугасимой!
И ведь только очищенная от скверны душа — для Бога трудиться может! И это есть первый дар Господу от человека прекрасный!
И тогда — правила жизни, людскими законами устроенные, — заменятся законам Божиими, которые именно любовью сердечной прочувствовать и понять человек должен.
А Любовь Божия — границ не знает! И нет той силы, что препятствовать могла бы Воле Божией совершиться!
Возможно такое предстояние пред Богом, когда раскрывает всю душу человек — и сердце его отверсто для Любви Божией! Вот только познав это — видит человек воочию и убеждается, что всегда он был и есть пред Очами Бога Любящими!
Тогда лишь — окончательно смиряется гордыня человеческая!
Пока — в уме твоём бурлят мысли бушующие о справедливом и несправедливом… Но лишь тогда только в сердце твоём духовном покой и любовь смогут настать, когда ты раскроешь его, очищенное, для Христа, — и войдёт Христос в сердце твоё!
… Да, может человек заменить в себе осуждающий ум — всепрощающей Любовью Божественной!
Было и со мной когда-то похожее, на то, что с тобой теперь творится.
Искал и я справедливость между людьми. От людей ждал, что уразумеют они слово Божие, как только услышат его! И — что делами они явят всё, что поняли… И, если не так, как мечталось мне, поступали люди, — то охватывало меня иногда отчаяние. Не понимал я, как поступать надо было мне, когда даже среди пастырей фарисейство видел, когда ничто не мог переменить в душах человечьих… И молился я страстно и горячо, и просил Бога о помощи и вразумлении — как жить.
И вот тогда увидел я Иисуса впервые. И услышал от Него всего два слова: СМИРЕНИЕ и БЛАГОДАРНОСТЬ!
Понял я тогда Господа Иисуса — и смирил гордыню свою… И научился принимать всё, приходящее в жизнь мою, — со смирением и благодарностью. И очень многое тогда переменилось. Ибо великая любовь возрастает в душе, когда понимает человек, что значит истинное смирение, — и исполняет сие. Тогда благодарность наполняет сердце духовное: благодарность за всё, что посылает Отец Небесный! И также благодарностью ко всем существам, через которые это приходит от Бога, — наполняется душа! Вот тогда-то мой бунтующий ум навсегда заменила великая тишина духовного сердца!
Так и живу с той поры: то, что пониманию и умению моему посильно, — то совершаю во славу Господа!
А когда готова будет душа — откроет Бог то, что мне теперь не ведомо, научит тому, что не в силах пока совершить…
Живу я теперь среди правил невόлящих — вольный. Стараюсь, по мере сил и разумения, с Волей Божией всегда в согласии, — проявлять Любовь Его Всемогущую…
Это есть то, чему научить тебя смогу, если со мной останешься.
Не за один разговор то происходит, но через жизнь монашескую обретается! Через жизнь — в постоянном предстоянии пред Богом. А то, чему не смогу научить, — тому Господь научит…
Что не во власти моей изменить, что пониманием пока не охватил — про то молчать стану… А когда будут у меня от Бога понимание и знание: что сказать, как поступить — тогда и сила будет дарована для деяний преображающих…
Великое счастье приносит душе — согласие с Волей Божией!
Смирением очищается душа от самости и гордыни. И приходят и понимание, и прощение.
Открывается тогда Источник Любви Бесконечной в сердце обширном духовном!
Кто тот Источник обрёл в глубинах себя-души: в глубине сердца духовного, с Богом соединённого, — тот уже не опечалится от внешнего! Велико счастье его — ибо на земле отверзлись для него Небеса! И Бог — с ним и в нём!
Таков путь монашеский.
Вот так и живу, так и служу Господу. Так и людям помогать стараюсь. Если зажигается в ком-то душа любовью — то словно свеча засветилась во славу Божию! И светят те души потом, всё вокруг себя озаряя! И другие души от них искру любви принять могут!
* * *
Николай с удивлением понял что, пока говорил старец, он не только лишь слова слышал. Понимание особое проникало в него. Ответы главные он получил на те вопросы свои, которые задать хотел!
Совсем новое, непривычное тепло охватило грудь внутри… Он понял, что сейчас жизнь его может начаться будто бы заново. Словно всё прежнее — это был лишь… черновик… А теперь — вот он пред Богом стоит душой обнажённой! Уже не пред старцем мудрым, а пред Великой и Могущественной Божественной Силой, Которая правит всем и, оказывается, всегда… была рядом…
И знал он теперь наверняка, что любовь сердечная, которую он ощущает, — это и есть тот светильник истинный, который освещает весь путь до полного познания Истины!
Это было, словно блудный сын вернулся к отцу любящему.
Теперь он стал полностью готов начать новую жизнь — жизнь на Ладони у Бога, жизнь для Бога!